Читайте о гениальных стратегиях дореволюционных юристов и узнавайте в нашем ТГ-канале, кто из них ваш ангел-хранитель в профессиональных делах.
Дело о жестяном чайнике
Фёдор Плевако защищал старушку-дворянку, которая украла жестяной чайник. Прокурор заранее проговорил всё, что мог сказать Плевако:
Бедная старушка, горькая нужда». И добавил: «Но собственность священна. Всё наше гражданское благоустройство держится на собственности. Если мы позволим потрясать ее, страна погибнет.
Плевако ответил, что много бед и испытаний пришлось перенести России: и печенеги терзали, и половцы, татары и поляки. Всё вытерпела и преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. «Но теперь, теперь… Старушка украла старый чайник стоимостью в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно».
Дворянку оправдали.
Дело о плетях
В 1877 году политзаключенного Алексея Боголюбова высекли за то, что он не снял шапку при появлении градоначальника Фёдора Трепова. Это задело всех, в том числе революционерку Веру Засулич. Она пробралась на прием к Трепову и выстрелила в него трижды. Он выжил, но был на грани.
Засулич судили за убийство с заранее обдуманным намерением, судьей был Анатолий Кони. Перед заседанием министр юстиции попросил Кони не вмешиваться: он был уверен, что присяжные осудят девушку на 20 лет каторги. Кони ответил:
Граф, искусство председателя состоит в беспристрастном соблюдении закона.
Он призвал присяжных судить по совести и задал им три вопроса: виновна ли Засулич, что решила отомстить, заранее ли обдумала убийство и сделала ли всё, чтобы убить Трепова. Веру Засулич оправдали, и Кони стал героем в глазах общества.
Дело, которое осталось нераскрытым
Однажды Анатолий Кони расследовал дело чиновника К. и его жены. Они сговорились с банкиром, который любил невинных девушек, и продали ему ночь с младшей дочерью, которой было 19 лет.
В день свидания девушка поехала в ресторан, выпила шампанского и вместо адреса банкира назвала извозчику адрес юноши, в которого была влюблена. Того не оказалось дома, и ее встретили трое друзей парня. Под утро девушка приехала домой и застрелилась. Пуля не задела сердце, но вызвала паралич.
Семья испугалась огласки и вместо полицейского доктора пригласила знакомого медика. Их дочь успела что-то ему сказать, затем у нее пропала речь, и через несколько дней она умерла. Врачи установили, что ее насиловали, вероятно, несколько человек.
Полицейский доктор прибыл, когда девушка уже не могла говорить. А первый медик пришел к Кони и заявил, что расскажет правду, но только если это не получит огласки. «Милостивый государь, я с вами говорю, как прокурор, а не по дружбе, которой между нами существовать не может, тем более что я не имею чести быть с вами знакомым и вижу вас в первый раз», — ответил Кони. Дело так и не раскрыли.
Дело о ритуальном убийстве
Анатолию Кони пришлось разбираться в деле об убийстве крестьянина Казанской губернии. Когда нашли его обезглавленный труп, подумали на удмуртов, которые жили в соседнем селе Старый Мултан. Их обвинили в человеческом жертвоприношении.
Дважды окружной суд признавал их виновными, и дважды обер-прокурор Сената Кони отправлял дело на новое рассмотрение. В итоге удмуртов признали невиновными.
В Мултане было два племени: учурское и будлуцкое. Каждое племя молится в своем шалаше, а в чужой даже не заходит. Тем не менее на скамье подсудимых оказались удмурты из разных племен. «Что же выходит? Что при принесении самой важной, человеческой, жертвы весь ритуал, все самые коренные обрядовые традиции беспощадно нарушаются. Выходит простое убийство, угодное не столько богу Киреметю, сколько обвинению», — сказал адвокат Николай Карабчевский.
Утверждают, что в убийстве сознались двое крестьян из соседней деревни. Они надеялись, что удмуртов отправят в ссылку, а их земли можно будет поделить.
Дело о мачехе и скандалах
Отставной ротмистр Николай Лукашевич застрелил свою мачеху Фанни Лукашевич в имении отца. Его обвинили в умышленном убийстве, а защитник Фёдор Плевако начал свою речь с того, что умышленное убийство — самое страшное зло.
Плевако рассказал, что Николай рос вдали от дома, затем попал на войну, а после возвращения увидел вместо матери мачеху.
С ее появлением в семье начались скандалы. Отношения настолько накалились, что отец начал подозревать Фанни в романе со вторым сыном. Второй сын съехал, а затем покончил с собой. За ним съехала и Фанни, но в какой-то момент вернулась. Николай был уверен, что в смерти брата виновна именно она, и убил ее несколькими выстрелами сразу, как увидел. Вскрытие показало, что женщина была беременна.
Затем Плевако напомнил, что кроме умышленного убийства есть и запальчивое: в таком состоянии, «когда суду человеческому нет места, когда обвинению нет основания». «Умышленный убийца, — сказал Плевако, — это человек, которому ничего не значат стоны, просьбы и мольбы жертвы, которую он разит. При запальчивом убийстве человек не имеет времени побороться с нравственными запросами, которые мешают ему исполнить известное зло».
Присяжные оправдали Николая и отдали его «родителям или благонадежным родственникам на попечение».
Дело о путанице во времени
Хозяйка лавки накануне религиозного праздника нарушила закон: закрылась на 20 минут позже. Заседание назначили на 11:00, председатель опоздал на 10 минут, Фёдор Плевако — на 20. В ответ на замечание он достал часы и сказал: «На моих всего 5 минут одиннадцатого».
Оказалось, что на настенных часах 11:15, на наручных часах председателя 11:20, а прокурор вообще ответил: «11:25».
Речь Плевако была такой:
Подсудимая действительно опоздала на 20 минут. Но, господа присяжные заседатели, она женщина старая, малограмотная, в часах плохо разбирается. Мы с вами люди грамотные, интеллигентные. А как у вас обстоит дело с часами? Когда на стенных часах — 20 минут, у господина председателя — 15 минут, а на часах господина прокурора — 25 минут. Конечно, самые верные часы у господина прокурора. Значит, мои часы отставали на 20 минут, и поэтому я на 20 минут опоздал. А я всегда считал свои часы очень точными, ведь они у меня золотые, мозеровские. Так если господин председатель, по часам прокурора, открыл заседание с опозданием на 15 минут, а защитник явился на 20 минут позже, то как можно требовать, чтобы малограмотная торговка имела лучшие часы и лучше разбиралась во времени, чем мы с прокурором?
Женщину оправдали.
Дело о сварливой жене
Фёдор Плевако был защитником мужчины, который убил жену. Когда защите дали слово, Плевако встал и сказал: «Господа присяжные заседатели!» Когда все приготовились слушать, он снова произнес: «Господа присяжные заседатели!»
После чего Плевако сказал:
Ну вот, господа, вы не выдержали и 15 минут моего эксперимента. А каково было этому несчастному мужику слушать 15 лет несправедливые попреки и раздраженное зудение своей сварливой бабы по каждому ничтожному пустяку?!
Присяжные мужчину оправдали.
Дело о грехах священника
Священника обвиняли в воровстве и прелюбодеянии, факты были налицо, и прокурор прекрасно их описал. Фёдор Плевако не стал это опровергать, он произнес:
Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил, и сам в них признался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди грехи ваши. Теперь он ждет от вас: отпустите ли вы ему его грех?
Конечно, присяжные священника оправдали.
Дело о супруге-актрисе и теще
Сергей Андреевский защищал студента, который нанес своей жене пять ран ножом. Раны оказались неглубокими, но студент сознался в покушении на убийство. В суде он изменил показания и отрицал, что хотел лишить жену жизни.
Андреевский рассказал историю этой семьи. По его словам, студент уже встал на ноги, прилично зарабатывал и женился по любви. В то же время, супруга хотела блистать на сцене и рассматривала мужа прежде всего как источник дохода. Постепенно в квартиру студента перебрались теща со второй дочерью, а в гости стали приходить мужчины из драматического кружка. Наконец, забеременев, девушка избавилась от ребенка.
Всё закончилось конфликтом, и вот как Андреевский его описал:
Он решительно сам не знал, что делать, когда выхватил нож и стал неистовствовать над женой, нанося ей удары направо и налево. Он бы точно так же мог топтать ее ногами, колотить поленом, если бы мог одолеть ее со своим малым ростом и если бы у него было какое-нибудь другое орудие для насилия, кроме ножа. Это была та ярость, которая овладевает нами до боли и часто, в горячую минуту, обращается на самые близкие нам существа.
Студента признали виновным в покушении на убийство, но не умышленное, а в запальчивости. Его отправили в ссылку в Томскую губернию.
Дело о бутылке вина
Фёдор Плевако защищал бедняка, который украл бутылку недорого вина, когда трактирщик отвернулся. Все улики были против мужчины, и он сам сознался в краже. Тогда защитник сыграл на идее соразмерного наказания.
Плевако сказал:
Он украл бутылку, стоимостью в тридцать копеек. Но разве только это?
Он украл свою репутацию. Теперь он — вор.
Он украл свое спокойствие. Теперь он будет ждать, не придут ли за ним.
Он украл свое доброе имя. Его будут презирать соседи.
Он был беден, но честен. Теперь он и беден, и опозорен.
И за всё это он... получил бутылку вина в тридцать копеек.
Господа! Трактирщик лишился бутылки вина. Государство требует для него возмездия. Но я спрошу вас: разве тот ужасный моральный ущерб, который мой подзащитный уже понес, будучи пойманным, опозоренным и поставленным на скамью подсудимых, — разве это не есть уже самое суровое наказание?
Он уже заплатил за свою минутную слабость. Он заплатил своим добрым именем, своим душевным миром. И эта плата неизмеримо выше цены той бутылки. Неужели вы хотите, чтобы он заплатил за нее еще и свободой?
Мужчину оправдали.
Дело, в котором помогло знамение
Фёдор Плевако был верующим человеком и служил церковным старостой. Он часто обращался к присяжным, цитируя Священное Писание.
А однажды договорился со звонарем местной церкви, что тот начнет благовест к обедне точно вовремя. Плевако рассчитал свое выступление по времени так, чтобы закончить как раз к этому моменту. И в конце своей речи воскликнул: «Если мой подзащитный невиновен, Господь даст о том знамение!» — и все услышали звон колоколов. Присяжные перекрестились.
Совещались они недолго, и, конечно, вердикт был оправдательным.
